Ночной ветер[сборник] - Владимир Карпович Железников

— Подержи его во рту и сделай языком: цэ, цэ, цэ. А? Миндалём пахнет.

— Цэ, цэ, цэ, — сказала Рита. — Вкусное вино.

Старик взял у неё рог и допил вино.

— Теперь все твои мысли узнаю. — Он рассмеялся.

* * *

— Дорогой мой, проснись.

Павлик открыл глаза. В комнате стоял Гамарджоба. Так звали Павлик и Рита старика Ираклия.

— Сколько можно спать, дорогой! Вставай скорее.

— Доброе утро, Гамарджоба, — сказал Павлик. Ему нравилось это звучное грузинское слово, и он старался произносить его гортанно, как это делал старик. — А где Рита?

— О! Твоя мать, молодой человек, давно ушла на почту.

— А… — протянул Павлик.

Это была приятная новость. Видно, мать не хотела, чтобы он об этом знал. Видно, она потихоньку от него решила написать письмо отцу.

Старик посмотрел на Павлика и сказал:

— Впрочем, может быть, она ушла, например, на базар. Конечно, она ушла на базар. Сейчас ты встанешь, и я тебе открою один секрет.

Павлик оделся, и они вышли в сад. Старик подошёл к миндальному дереву и сильно тряхнул его. Потом каблуком сапога разбил скорлупу одного миндального ореха, поднял сердцевину и отдал мальчику.

— Попробуй, — сказал старик.

Павлик попробовал.

— Вкусно? — спросил старик.

— Горько, — ответил Павлик.

— Это с непривычки, — сказал старик. — Но дело не в этом. Мы берём косточки миндаля — видишь, какие они красивые, продолговатые и плоские, — сушим на солнце, а потом острой, горячей иглой пробиваем два отверстия и нанизываем на капроновую нить. А потом мы красим миндальные косточки в нежные цвета. Получаются восхитительные бусы. Такие бусы носили грузинки тысячу лет назад. А дальше: ты эти бусы даришь матери. Сыновья всегда должны что-нибудь дарить матерям.

— Спасибо, — сказал Павлик. — А нельзя ли это сегодня сделать?

— Нет, нельзя, — сказал старик. — Сырой миндаль лопнет от иглы, а прогретый солнцем миндаль крепок, как гранит. Говорят, что у женщины, которая носит бусы из миндаля, доброе и нежное сердце. Миндаль отдаёт ей свои запасы солнечного тепла. А теперь иди встречай мать.

Павлик бросился было к выходу, но спохватился, что он опять без рубашки.

— Хорошо бы старшине Нанбе поносить такие бусы, — сказал Павлик. — А то проходу не даёт. Вчера задержал меня только за то, что я был без рубахи.

— Старшина Нанба строгий человек. Он на государственной службе, — ответил старик. — Но только не спеши судить людей с первого взгляда.

— Как же «с первого взгляда». Без рубашки нельзя, семечками на улице сорить нельзя, в футбол играть на пустыре нельзя…

— Тяжёлая жизнь, — сказал старик. — Тяжёлая жизнь. Нет, не у тебя, у Нанбы. Всё время делать людям замечания.

* * *

Павлик пошёл к почте. Матери там не было, она, вероятно, ушла на базар.

— Скажите, здесь не было моей матери? — спросил Павлик у девушки, которая выдавала письма «до востребования».

— Была. Но она уже давно ушла, а только что вам прибыло письмо.

Это было снова письмо от Глеба, и снова Павлику. «Ничего, — успокоил себя Павлик, — скоро и мать станет получать письма. Не может же отец в самом деле не ответить ей».

«Радость, радость, радость, радость! — писал Глеб. — Тысячу раз радость! Сейсмическая разведка показала, что в нашем районе есть большие залежи железной руды. Ты понимаешь, какое это счастье! Десять лет я искал руду. Десять лет я искал её и убеждал всех, что она есть. Всего десять лет. В общем, это пустяк, и мне пришлось совсем нетрудно. Подумаешь, всего десять лет! Как хорошо, что не двадцать, что не всю жизнь, что не две человеческие жизни. А то я иногда думал, что я не успею её найти и тебе придётся продолжать мои поиски. А теперь, теперь мы займёмся чем-то более значительным. Мы займёмся сверхглубоким бурением. Пройдём в земную кору до пятнадцати километров и дойдём до мантии. Какое красивое и древнее слово „мантия“! Наша земля в ослепительной, огненной мантии с температурой в одну тысячу девятьсот градусов жары. И мы с тобой войдём в эту мантию. И прихватим с собой Кешку и Любу. Пожалуйста, расти быстрее. Твой Глеб».

Павлик прочёл письмо второй раз. От радости у него даже закружилась голова. Наконец-то, наконец-то отец нашёл руду!

Павлик выскочил на улицу и побежал в сторону базара, потом решил, что, пожалуй, мать уже вернулась домой, и бросился в противоположную сторону.

И тут он увидел её далеко впереди себя.

— Рита, Рита! — закричал Павлик и бросился её догонять.

Но по пути к Рите его перехватил старшина Нанба. Уж такое себе место выбрал старшина, что на базар идёшь — проходишь мимо Нанбы, на почту идёшь — проходишь мимо Нанбы, к морю идёшь — тоже проходишь мимо Нанбы.

— Опять нарушаешь порядок!

— У меня письмо, — робко сказал Павлик.

— Письмо не даёт тебе права вопить на улице, как дикому горному козлу. Сначала вопишь, потом будешь деревья объедать, а потом людей кусать. Так получается?

— Не буду я никого кусать, — сказал Павлик.

— Это ещё неизвестно, — ответил Нанба.

Рита заметила Павлика и вернулась.

— Товарищ старшина… — сказала Рита.

— Одну минуту, гражданка…

— Но это мой сын…

— Всё равно одну минуту подождите. Ваш сын хулиганил, и я должен с ним переговорить. Кстати, раз этого не делаете вы…

Рита хотела возмутиться, но потом решила, что лучше просто помолчать.

— Я тебе делаю третье замечание, мальчик, — сказал Нанба. — Все люди обычно предупреждают три раза, а потом принимают более решительные меры. У меня другое правило: я предупреждаю четыре раза, а потом принимаю более решительные меры. Советую тебе больше не хулиганить. — Нанба козырнул им и медленно удалился.

— Рита! — сказал Павлик. — Глеб нашёл руду!

Рита схватила письмо и прочитала его один раз, потом второй. Опять о ней ни строчки, ни даже полстрочки, точно её нет на свете.

— Павел, — сказала Рита, — мы приехали сюда загорать и купаться в море, а не болтаться по улицам и слушать наставления бестолковых милиционеров.

Она шла очень быстро, слишком быстро. Павлик еле поспевал за ней. Всем было известно, что у Риты длинные ноги. Она поэтому выигрывала уже пятый год подряд первое место в городе по конькам.

Они пришли на пляж. Точнее, пришла Рита, а Павлик прибежал. Рита на ходу сбросила платье и туфли и бросилась в море. И плавала там целых два часа. Она легла на спину и лежала без движения. А если к ней кто-нибудь подплывал, она тут же уплывала ещё дальше в море и снова ложилась на спину.

В общем, в конце